Загорье – хутор, место рождения А.Т. Твардовского; в настоящее время – мемориальная усадьба семьи Твардовских. Хутор был основан в 1910г., когда глава семьи Т.Г. Твардовский приобрел через Поземельный крестьянский банк с выплатой в рассрочку десять с небольшим десятин земли пустоши Столпово. Отсюда в 1928 г. А. Твардовский ушел в Смоленск, решив серьезно заниматься литературной деятельностью.В марте 1931г. семья Твардовских была необоснованно репрессирована и вывезена в числе других «спецпереселенцев» на средний Урал, после чего хуторские постройки были постепенно разобраны. Реставрационно – восстановительные работы на хуторе Загорье начаты по решению исполкома Смоленского областного Совета народных депутатов от 1 сентября 1986г. и завершены в 1987г. Усадьба восстановлена по воспоминаниям и при непосредственном участии братьев поэта – Ивана Трифоновича и Константина Трифоновича. В мемориальный комплекс вошли жилой дом со скотным двором, сенной сарай, кузница, баня(«черная»), колодец, пруд с мостками, небольшой сад. Площадь усадьбы – музея – 2,6 га. Вернувшийся на родину Иван Трифонович Твардовский осел в деревне Сельцо Починковского района (в километре от хутора), работал экскурсоводом в музее со дня его основания.
    Было бы непростительной ошибкой не воспользоваться свидетельствами родственников поэта, не прикоснуться к мельчайшим подробностям, касающимся истории создания родового гнезда на бывшей пустоши Столпово. Так родилась задумка карты – схемы усадьбы Твардовских до 1931 года.Со старшим братом поэта, Константином Трифоновичем, я поддерживал переписку на протяжении многих лет. Cам он не раз подчеркивал: надо обязательно все на месте определять (мелиораторы до неузнаваемости нарушили ландшафт), только на местности, только с участием Ивана Трифоновича Твардовского, который по просьбе руководства областного музея – заповедника в 1986 году приехал на малую родину для восстановления хуторской усадьбы, для воссоздания интерьера дома. Практически всю мебель, за исключением венских стульев изготовил собственными руками. В то же время К.Т. Твардовский регулярно присылал подробные письма – ответы с неизменной, вдохновляющей меня лично, припиской: «Пишите. Спрашивайте. Охотно отвечу», за что я ему чрезвычайно благодарен.
    Имея эту карту – схему (рисунок гумна), читатели теперь более зримо могут представить и поэзию Александра Трифоновича Твардовского о малой родине, о родных местах.
    Вполне естественен интерес многих посетителей Загорья не только к постройкам, экспонатам музея, но и к мельчайшим подробностям, касающимся истории создания родового гнезда Твардовских на бывшей пустоши Столпово.Признаюсь, трудностей, ожидаемых и совсем неожиданных, у меня на этом пути было предостаточно. Иногда прямо руки опускались, да и Иван Трифонович Твардовский в своей нелегкой жизни, наверное, никогда не давал столь пристрастного «интервью», когда приходилось говорить об одном и том же десятки раз – для уточнения. И всегда регулярно, с пониманием важности дела старший брат поэта Константин Трифонович присылал из Новосибирской области подробные письма – ответы с неизменной, вдохновляющей меня лично, припиской: «Пишите. Спрашивайте. Охотно отвечу», за что я ему чрезвычайно благодарен.И вот сделан план участка, «имения», как шутливо величал Трифон Гордеевич свою землю, добытую обильным, «крутым и жестким потом». В своей «Автобиографии» А.Т.Твардовский пишет о том, что это был «клочок» земли, весь в «мелких болотцах», поросший «лозняком, ельником, березками», что «на кислой, подзолистой, скупой и недоброй», хотя и облагороженной упорным трудом земле, «Жилось скудно и трудно».
С 1909 года Твардовские здесь начали пускать корни. Трифон Гордеевич бывал наездами.
    А затем уже на самом высоком месте участка под одной кровлей он поставил хатку семь на семь аршин и сарай для скота. Строение было совсем необычное, в этом может сегодня убедиться любой. Константин Трифонович по моей просьбе сделал план первой избы в Загорье (публикуется сегодня впервые), а Иван Трифонович наброски гумна, овина с подвином, что позволило воссоздать целостную картину тогдашней обстановки. А тот макет дома, что хранится в музее Смоленского государственного университета, к сожалению, не соответствует действительности.
Твардовские еще дважды улучшали свое жилье – в 1915 и 1929 году (уже после отъезда Александра Трифоновича в Смоленск), но это улучшение было весьма относительное, из покупных построек. Даже теперешний дом – музей не превышает размеров двухкомнатной квартиры, а проживало девять душ. Без всяких, разумеется, коммунальных удобств. С первой кузницей пришлось вскоре расстаться – заказов поступало очень мало, а, следовательно, прокормить она никак не могла (вновь кузница была построена в 1926 году). Вся надежда возлагалась на землю. С восхода до заката приходилось трудиться Твардовским. И не столько сеять, выращивать жито, сколько раскорчевывать неудобье.Из письма К.Т. Твардовского: «При покупке вся земля была под лесом, примерно 15 –летнего возраста. Так что пашню приходилось отвоевывать в прямом смысле слова при помощи раскорчевки. Все болотца были естественными угодьями сенокоса. С них брали пудов 200 сена и пудов 100 – сеяных трав. На корм шли и солома яровая, а весной частенько соломенную резку сдабривали вареной картошкой или посыпкой.Урожай обмолачивали на гумне. Последние 6-7 лет оно было без овина, не отапливалось, и цепами не молотили. Старались убрать хлеба сухими, нанимали передвижную молотилку, конную или с движком внутреннего сгорания. Молотьба длилась один день, обслуживали молотилку взаимно с соседями».Так он оставил несколько берез, елей, сосну (на карте-схеме №№ 1,7, 8, 9, 10), дубки на пашне, сосну в болотце и ракиту на пониженном участке луга. Наиболее крупные красивые деревья Трифон Гордеевич умело оставлял для оживления усадьбы и пейзажа в целом. Кроме того, сам занимался посадками. Прежде всего, разбил сад.
    Наиболее крупные красивые деревья Трифон Гордеевич умело оставлял для оживления усадьбы и пейзажа в целом. Кроме того, сам занимался посадками. Прежде всего,разбил сад. Каждое плодовое дерево было закреплено за отдельным членом семьи. Носило это, конечно, условный характер, но чувство гордости, чувство хозяина прививалось с детства.
    Сорта яблонь раскреплялись следующим образом: за Константином – московская грушовка, Иваном – «универсальное» дерево, на котором были привиты сахарный аркад, грушовка и коробовка, за Анной – белый налив, а за матерью – грушовка, бабушка «ведала» коробовкой, отец – сахарным аркадом, Александр – также сахарным аркадом. Остальные деревца со временем усохли и их заменили яблоней – дичкой и сливой. Как видим, предпочтение отдавалось сахарному аркаду. Все сорта яблок летние, то есть для зимнего хранения не годились и продать их выгодно их тоже было нельзя. Напротив зрелого елового леса Ивановых (занимал примерно0,7 га и возрастом был около 70 лет,; самое красивое место в округе), возле межи Трифон Гордеевич разбил березовую аллею из трех рядов (№ 16, посадил возле дома дубок и древовидную рябину(№№2, 3) ельник (№4), липки (№6). На три четверти вручную был вырыт водоем (№12), а также канава для стока вешних вод.
    За баней, в осиннике, собирали грибы, а на Желтой горке – чернику. Названия, которые были в обиходе у Твардовских: Большой луг, Белая и Желтая Горки, Поле под дубами, уруга (пастбище), Клин (клиновое поле), позже нашли отражение в поэзии Александра Трифоновича.
Вспоминает И.Т. Твардовский:
- Впрочем, названия эти соответствовали истине только лишь с позиций хуторянина.
    Большой луг. Да, в нашем понимании это была не лужайка, не лужок, а именно луг, где можно было две – три- четыре копны сена заготовить.
В целом это была очень тощая земля. Отец всегда со вздохом отмечал, что травка – то растет не ахти какая – щетина, которую ничем не скосить, ни срезать. Такая жесткая, сухая, не питательная для животных трава. Между участками всегда оставляли кусочки для проезда. Это была дикая земля, которую мы время от времени удобряли. И, надо сказать, не без пользы. Здесь обычно паслась лошадь, выедала дятлинку – молодой низкорослый клеверок. Между делянками оставляли лужайки, которые являлись покосными, и они не вытравлялись (лошадью, коровами), пока не закончим сенокос.
    С восточной стороны загорьевский участок от начала до конца – по всему периметру был лесной, кустарниковый. Частично хвойный лес, потом березовый маленький кусочек, названный нами почему – то Белой горкой, наверное, из – за берез. А потом, по меже, граничившей с Ковалевскими землями, тянулась лента олешника».
    Кроме капусты, огурцов и картошки ничего не имели. Хлеба не хватало хронически из года в год. Рожь на пониженных участках намокала и подопревала. Приходилось пересевать яровыми, которые никак не могли заменить рожь – главный кусок на столе. В редком случаи продавали картошку, других товарных излишков не было, да при наше семье и быть не могло».
    Трифону Гордеевичу приходилось метаться в поисках лучшей доли: то в Донбасс ехал, то в окрестных деревнях в кузнице работал, то отправлялся в самарские степи с тем расчетом, чтобы туда со временем перетянуть семью. Но все тщетно, обманчиво. Так что, я считаю, главный герой поэмы «Страна Муравия» - первой поэмы, которая получила всенародное признание, во многом списан поэтом с отца.
    А за хозяина в это время оставалась мать, добрейшая Мария Митрофановна, до конца дней своих остро сочувствовавшая чужому горю, чужой беде, в тяжкую годи делившаяся с незнакомыми людьми последней коркой хлеба. Эта она, Мария Митрофановна, в 1917 году, когда в доме на помощь членов семьи еще не приходилось рассчитывать, а Трифон Гордеевич был мобилизован в армию, пахала, сеяла, убирала урожай. Подрастали дети – ткала сукон, холст, обшивала всю семью, а осенью хлеб обмолачивали в три цепа – вместе с Константином и Александром. Потом домашние тяготы легли и на плечи Анны.
    С ранних лет дети втягивались в работу. Главной и нелегкой обязанностью была пастьба скота, и чаще доставалась Александру. Где начало становления Александра Твардовского как поэта, где истоки его творчества? На этот вопрос по сей день ищут ответ многие литературоведы. Отец поэта Трифон Гордеевич видел в Александре кузнеца, пахаря, мысленно связывая всю его будущую жизнь с крестьянством, с землей. В оформившемся позднее стремлении сына стать поэтом он видел его «ошибку», а в отцовском неумении своевременно предугадать эту линию и настоять на своем – собственную «промашку». Но что интересно: Трифон Гордеевич, сам того не подозревая, заронил в сыновью душу неодолимую тягу к художественному слову, которая впоследствии переросла не просто в увлечение поэзией, а стала самой жизнью Александра Трифоновича.
Начиналось все с небольшой, но хорошо подобранной домашней библиотеки, где были томики Пушкина, Лермонтова, Некрасова, А.Толстого, Никитина, Кольцова, Ершова, Гоголя, Тютчева, Фета… Родниковая поэзия и проза. Не случайно во многих источниках упоминается о воскресных чтениях в доме Твардовских.
    «Такие вечера с громкой читкой стихов, повестей Пушкина «Дубровский», «Барышня –крестьянка», «Капитанская дочка», рассказов Горького бывали часто, - пишет в своих воспоминаниях Константин Твардовский, старший брат поэта.- Отец умело находил сильные, выразительные места и тут же удивлялся сам: как хорошо написано, сколько ума. Вот талант! Такая оценка учила нас чувствовать красоту художественного слова и в целом произведения».Что касается пробы пера, то Александр начал писать стихи рано, как он сам говорит, «до овладения первоначальной грамотой».
    С 21 января 1925 года с заметки «Двенадцать с/х кружков» Твардовский начинает сотрудничать с «Газетой «Смоленская деревня», а 19 июля здесь же публикуется его первое стихотворение «Новая изба». Это было так неожиданно для однодеревенцев, для сверстников, для учителей, даже для родителей. И это был долгожданный час для юного поэта.
    Его отъезд из Загорья многими литературоведами трактуется по –разному. И это можно понять : в планы свои А. Твардовский никого не посвящал, даже родителей, братьев и сестер. Тем большую ценность представляют его дневниковые записи, опубликованные в 93 –м томе «Литературного наследства». Посмотрите только, как он работает над собой, какие мысли его донимают в 16 лет, как они готовятся к выходу в большую литературу.
    «У Мефодьки (Мефодий Иванович Савченков, друг юности Твардовского –В.С.) есть книги приключенческих рассказов. Хочу взять, а с другой стороны думаю: не нужно. Все эти страхи, вся эта дребедень, против которой я не надеюсь удержаться, вскружит мне голову, замутит ту спокойную своеобразную поэзию чувств: хаты, амбары, поля, гумна…»
    В 17 лет все самое сокровенное, значительное он заносит в тетрадь «Пережитое», на обложке которого выводит:»Александр Твардовский 1927 г. дер. Загорье. Переснянская волость Смоленского уезда и губернии». Обратите внимание: пе-ре-жи-тое, то есть прочувствованное, пропущенное через сердце. В 17 лет. В дневниках достаточно и полно, на мой взгляд, раскрыта внутренняя духовная жизнь юноши, его острота мировосприятия, неустанный поиск самостоятельного пути в жизни. Не с чьих – то слов, а именно от самого поэта мы теперь знаем, что он читал, с чем был не согласен, с чем боролся, как он искал «работу по охоте… будучи свободным». То сомневался в учительской стезе, то определял другой ориентир: рабфак – большая литература - Москва, то «я стану работать на кирпичном заводе, уеду в Донбасс», то не исключает возможность стать священником, офицером…
    Вот краткие выдержки из дневника, без всяких комментариев. 31 марта 1927 года он размышляет о переезде в Смоленск, есть большое желание путешествовать: «хотя бы за Урал. А оттуда б очерки, стихи… Но пока не 10 копеек на марку».
    1 апреля:: «Будучи свободным, я свяжусь со многими газетами и журналами. 15 руб. будет для батьки, и себе рублей пять останется. Будет недурно. Сделаю себе шалаш. В Смоленске буду держаться непринужденно. Угол будет крепкий. Не унывай, Александр».
    5 апреля: «Проклятое одиночество. Оно заставляет меня мысленно выверять жизнь… поселюсь в Смоленске, много ли мне нужно в самом деле?»
    1927 год – год коренного перелома. 27 апреля в «юном товарище» выходит литературная страница под общим заголовком «Творчество Александра Твардовского», где напечатаны три стихотворения, фотография автора (ее мы сегодня публикуем) и статья Д. Осина «Александр Твардовский. Литературно – творческий портрет». Вышел сборник «Молодое», где представлен селькор из Загорья. Вскоре в журнале «Октябрь» публикуется рецензия на эту книгу. А. Твардовский назван в числе лучших. В этом же году ему предлагают вступить в члены Смоленской ассоциации пролетарских писателей. 4 октября он участвовал в работе первого губернского съезда пролетарских писателей. Был разговор с Михаилом Исаковским насчет будущей работы в Смоленске, а потом, когда не получилось, Александр вместе с Колей Долгалевым предпринимает отчаянную, но безуспешную попытку трудоустроиться в Москве. Приглашает в Смоленск и обещает ночлег Е.М. Марьенков. Так что решалось не вдруг, не сразу, почва была подготовлена постепенно и основательно. До отъезда в Смоленск, к 9 февраля 1928 года, Александр Твардовский опубликовал 65 корреспонденций и стихотворений в газетах «смоленская деревня», «Юный товарищ», «Рабочий путь», «Красноармейская правда».
Многими известными литературоведами по праву признается лучшим лирический цикл стихов о матери. В 1933 году А. Твардовский написал стихотворение «Братья», в августе 1941 –го стихотворное послание «Письмо младшим братьям» на фронт Ивану и Павлу, которые встретили Великую Отечественную войну в рядах Красной Армии. В поэме «По праву памяти» много строк посвящено отцу, и поэт уже был на подступах к последнему, завершающему произведению «Пан Твардовский». Причем обо всем этом Александр Твардовский говорит не мимолетно, не вскользь, не в каком – то отдельном стихотворении, а в эпических полотнах – поэмах «Страна Муравия», «Василий Теркин», «За далью – даль»,и, как я уже сказал, «По праву памяти».
    Стоит отметить еще одну особенность. Твардовский идет от жизни, говорит о том, что прошло через его сердце, вводит в поэтическую ткань не только эпизоды сельского быта, но и конкретных лиц, его окружавших. Так, главный герой поэмы «Страна Муравия» - Никита Моргунок. Человек с таким прозвищем жил неподалеку – в деревне Никульчино. Прототипом, на мой взгляд, во многом был и отец Трифон Гордеевич, которому приходилоси долго метаться в поисках лучшей доли, Анна и Андрей Сивцовы, тетка Дарья, соседка по Загорью «списаны» с конкретных лиц. Земляки называют и прототипом Василия Теркина, в частности, Алексея Дмитриевича Журавлева из Слободы. Ему поэт подарил с автографом поэму «Василий Теркин», которую тот передал в музей Сельцовской школы. Всегда Александр Трифонович находил теплые слова о своих учителях. Во всей главе «О себе» (поэма «Василий Теркин») называется одно – единственное имя. Кто же он, Иван Ильич? Один из любимых учителей Егорьевской школы первой ступени Иван Ильич Поручников. Позже состоялась переписка, а 24 июня 1960 года А.Т. Твардовский подарил своему учителю поэму «За далью – даль» с автографом.
    С любовью и теплотой отзывался наш земляк в речи на Всероссийском съезде учителей 7 июля 1960 года о своих наставниках из Ляховской школы сестрах Марфе Карповне и Ульяне Карповне Галактионовых, а также об учителях Белохолмской школы - братьях Борисе Игнатьевиче Коваленко (впоследствии стал профессором, членом – корреспондентом Академии педагогических наук СССР, крупным ученым в области дефектологии, автором учебника «Тифлопедагогика») и Глебе Игнатьевиче Коваленко.
    Как самую дорогую реликвию земляки хранят в своей благодарной памяти встречи с Александром Трифоновичем Твардовским на нашей родной, починковской земле – и в годы Великой Отечественной войны, и в мирное время. В предпоследний раз он приезжал на родину в 1961 – м…Вот тогда он решил передать часть Ленинской премии за поэму «За далью – даль» на «культурное строительство». По этому поводу переписывается с директором совхоза «Панской», в который входило и его родное Загорье, проявляет заботу о подписке на газеты и журналы для земляков. Отвечает на письма и высылает свои книги с автографами в районную библиотеку, в Починковскую среднюю школу № 1, бывшему редактору районной газеты «Сельская новь» П.С. Стародворцеву с благодарностью за публикации материалов о нем.
    …В Радышкове установлен дорожный указатель с поэтическими строками:

И с годами с грустью нежной – Меж иных любых тревог – Угол отчий, мир мой прежний Я в душе моей берег.

    Да, настоящего, большого поэта не может быть без родины, как и реки без истоков. Этот указатель сообщает не только о том, что до Загорья 14 километров, но он и указывает дорогу в мир чувств великого поэта, в мир его бессмертных поэтических строк.