Сергей Ракочевский "Опыт собрания исторических записок о городе Рославле", 1885 г., часть 5

      На древность Благовещенской церкви есть еще следующее письменное указание: «Лета 1721 Марта в 5-й день, по указу Великаго Государя, Царя и Великаго Князя, Петра Алексеевича, Всея Великия и Малыя и Белыя России Самодержца, в Рослове, из канцелярии, по приказу Судьи Ивана Моисеевича Шатилова, дана ся правая выпись, по челобитью Смоленскаго шляхтича Прохора Плетеневскаго … И в 176 году (1668) Генваря в 29-й день, Благовещенский поп Степан Агеев сказал по священству про спорную землю деревни Плетеневской с озобичскими помещиками: за рекою де Острем, от речки Городовки в верх, по Плоское озеро, земля бывала изстари церковною, Благовещенскою: а при Литве де тою землею владел помещик, шляхтич Плетеневский: а к Озобичам та земля изстари была ль, или нет, про то де он не ведает. И слышал де он от деда своего, от попа Стефана Григорьева, что та земля была к церкви Благовещения Богородицы, а сам де он того не знает»
      Показание попа Степана Агеева, сделанное в 1668 году, кроме несомненной вероятности своей – как произнесенное по священству – имеет за собой еще и то для нас важное значение, что оно обнимает собою период времени лет в шестьдесят. Предположим, что этот священник в год дачи своего показания имел не более тридцати лет от роду, и что в год его рождения отцу его Агею было двадцать лет, а деду – попу Стефану Григорьеву, от которого слышал внук о протяжении церковной земли по Плоское озеро, - сорок, мы естественно приходим к тому заключению, что в 1608 году Степану Григорьеву было не менее десяти лет от роду и что, поэтому, он очень твердо мог помнить, существовала-ль, во время его малолетства, церковь Благовещения.
      Сохранившееся письменное свидетельство о существовании пятой приходской – Воскресенской – церкви, не восходит ранее 1671 года, и ограничивается одним только наименованием священствовавшего в ней около того же времени некоего «попа Лариона».*(* В Рославльских оброчных книгах 179 года (1671) между прочим написано: «Ратушская же земля на оброке за Воскресенским попом Ларионом, 3 волоки, оброку платить по 18 алтын на год». См. в архиве Рославльской городской управы «Старинное дело о размежевании городских полевых земель», стр. 65). Хотя церковь эта, владеющая подобно первым четырем так называемой писцовой землей, - что уже само собой достаточно ясно свидетельствует о давнишнем существовании ее, - по учреждению едва ли не древнее первых четырех, и только одна она, быть может, основана с единственной целью удовлетворения приходских нужд посада и крепостного гарнизона; четыре же первые основаны по другим побуждениям и в позднейшее время. Объяснить причину первоначального их построения нуждами увеличивающегося народонаселения едва ли возможно, приняв в соображение вероятность его малочисленности в тогдашнее время, едва уже гораздо позже, в 1776 году, насчитывалось в Рославле 1591 душа мужчин и 1401 душа женщин *(*Этими самыми цифрами Рославльский землемер Гурьев, в 1776 году составивший план города Рославля и принадлежавших ему полевых земель, определил число жителей города Рославля), то есть, в каждом приходе по пяти сот душ, а в половине XVII столетия и того менее: в Приказе княжества Смоленского, по Рославльским оброчным книгам, значилось за Рославльскими посадскими людьми тяглой земли на оброке 192 пляца *(*В архиве Рославльской городской управы, в «Старинном деле о размежевании городских полевых земель», см. стр.65). Приняв 192 за делимое и разделив его на 5 – число приходских тогдашних церквей, - получаем в частном 382/5, т.е. почти по тридцати девяти дворов на каждый приход.
      За исключением одной Воскресенской, все четыре церкви эти, находясь в близком друг от друга расстоянии и на открытой местности перед Городским Земляным Валом расположенные, естественно – могли вредить делу защиты, служа прикрытием нападающим; а потому нужно полагать, что основание им положено уже в то время, когда спокойствие города было несколько обеспечено, и вражеские приступы к нему повторялись не так уже часто. А так как все эти церкви окружены были когда-то могилами, признаком чего служат выкапываемые до ныне кости, то из этого можно заключить, что, служа первоначально надмогильными храмами, они первые были построены взамен часовен, осенявших, вероятно, могилы защитников города, разновременно павших в вылазках, и назначение приходских церквей получили уже впоследствии.
      Что город Рославль в древности много терпел от врагов, в этом нельзя усомниться, вспомнив нашествие монголов и литовские завоевания * (*О литовском, самом раннем, вторжении с завоевательными целями в Смоленский край, мы прочли под 1239 годом, в «Истории губернского города Смоленска», изданной в 1804 году Д.Н. Мурзакевичем в Смоленске, следующее: «Литовский князь Миндовт, желая несчастием России воспользоваться, отправил довольно войска под предводительством трех племянников для распространения своих границ, что им удалось бы, если бы не воспрепятствовал князь Ярослав Всеволодович Новгородский, который услыша, что князь Викунт овладел Витебском, а Ердивил Смоленском, Друцком и Рославлем, и ограбив и забрав многих в плен, возвращались. Ибо он с Новгородцами, настигши их у Всвята, разбил князя их Ердивила, с 2000 в полон взял, также Российских пленных и добычу и привел в Смоленск». «История губернского города Смоленска, с древнейших времен до 1804 года, собранная из разных летописей и Российских дееписателей трудами Д.Н. Мурзакевича», изд. 1804 г. в Смоленске, стр.96). Находящийся в близком от него расстоянии Смоленск, по многолюдству и богатству своему, не мог не быть лакомой приманкой для хищных варваров и для честолюбивых замыслов князей литовских. Воюя же Смоленск, враги России не должны были оставлять в покое Рославль – пригород Смоленска, своим укреплением прикрывавшем Смоленск со стороны Брянска. Находясь почти на половине пути от Брянска к Смоленску, Рославль, придорожным укреплением своим, всегда мог задержать неприятеля хоть на короткое время, и тем предоставить возможность Смоленску приготовиться к обороне. Может быть, в годины татарских погромов, приходилось служить ему для Смоленска, стольного своего города, передовым острожком, таким же точно, каким и для него самого, быть может, служил земляной городок в селе Жарыни, остатки которого, близ большой Брянской дороги, можно видеть и до ныне в 25 верстах от города Рославля. Отсутствие преданий и летописных свидетельств не представляет нам никаких данных для определения степени заслуги, принесенной обществу этими земляными укреплениями; но судя по тому, что во все времена человек, не принуждаемый ни нуждой, ни необходимостью не охотно вдавался в тяжкий труд, мы приняв в соображение малой обеспеченности общественной безопасности во все продолжение удельного периода * (*В 1233 году ходил войной на Смоленскую область князь Дмитрий Брянский с татарами, а в 1340 году Смоленские волости были опустошены войсками князей Московского, Суздальского, Ростовского, Юрьевского и других. См. Русскую историю Бестужева – Рюмина, изд. 1872 г. Т.I, стр. 432), можем с достоверностью заключить, что, обременяющие напрасно землю в наши дни укрепления эти, в былое время были, несомненно, полезны обществу.
      Город Рославль по имени знаком истории с начала XV столетия: в Истории Государства Российского, под 1408 годом, Карамзин говорит: «прибыл в Москву Свидригайло Ольгердович, который, будучи недоволен данным ему от Витовта уделом Северским, Брянским, Стародубским, и замышляя господствовать над всей Литвой, вздумал предложить свои услуги Великому Князю. Ему сопутствовали: епископ Черниговский Исаакий, князья Звенигородские, Александр и Патрикий, Федор Александрович Путивльский, Михайла Хотетовский, Урустай Минский, и целый полк бояр Черниговских, Северских, брянских, стародубских, любутских, рославльских, так что дворец Московский весь наполнился ими, когда они пришли к Государю. Москвитяне с любопытством смотрели на своих единоплеменников, уже принявших обычаи иноземные, а бояре Южной России дивились величию Москвы (за сто лет едва известной по имени), красоте ее церквей, святых обителей, и пышности двора Васильева, напоминавшей им древние предания о блестящем двое Ярослава Великого. Всего же более дивились они в ней устройству гражданскому, необыкновенному в их странах, где троны Владимирова потомства стояли пусты, и где паны литовские, искажая язык славянский, давали чуждые законы народу» * (* См. Историю Государства Российского Карамзина, изд. 1852 г., т.V, стр. 189). Этот рассказ историка представляет нам полное право заключить, что существование Рославля, как города русского по происхождению, было не безызвестно тогдашним москвичам, если они бояр его признавали единоплеменниками своими, хотя эти последние уже успели усвоить себе иноземные обычаи, а известно, с какой медлительностью уступают иноземному влиянию давно укоренившиеся народные обычаи; и поэтому нам остается принять одно из двух предположений: или то, что насильственное отторжение города Рославля от единоплеменной с ним России совершилось гораздо ранее 1408 года, и всеистребляющее время уже успело к поре описанных историком событий истребить былое чувство народности в порабощенных, прививши им чуждые для них некогда обычаи их поработителей, или же, - что влияние Литвы на жителей города Рославля началось тоже за несколько лет еще до 1408 года и, постепенно усиливаясь, с году на год постепенно более и более притупляя в них сознание национальности, наконец, задолго еще до похода Свидригайла Ольгердовича в Москву, послужило причиной, может быть, даже и мирного присоединения Рославля к державе Литовской. Впрочем, при каких бы обстоятельствах ни совершилось это присоединение, важнее для нас то, что тогдашним жителям этого старинного русского города подданство Литве не казалось, как видно, невыносимым, а иначе, вероятно, они попытались бы выразить самым делом свое сочувствие московскому престолу, когда, во время войны