Сергей Ракочевский
"Опыт собрания исторических записок о городе Рославле", 1885 г.
Часть 8
 
      Не утверждая этого положительно, мы ограничимся здесь указанием на один пример бесследного исчезновения русских владельческих фамилий в Рославльском уезде, так, две здешние помещичьи фамилии, по происхождению, несомненно, русские, Челюсткиных и Скрипоровых* (*Игнатий Иванович Челюсткин до 1611 года, владел в Рославльском уезде половиной деревни Любигостово, своей выслуги, да приданным своей жены, Анны Григорьевой дочери Скрипоровой, селом Незнановым и деревней Лозками. См. «Брянский Свенский Успенский монастырь», соч. архимандрита Иерофея, изд. 1866 г., стр.183), упомянутые в 1611 году, ни в каких письменных актах позднейшего времени уже не встречаются, и, не только здесь, но и в окрестности уже давно нет их представителей в потомстве.
      Понятно, переходя из рук в руки двух враждующих держав и попеременно принадлежа то России, то Польше, Рославль, во время этой попеременной зависимости, едва ли успел приобрести хоть от одной из них выгодное мнение о своем верноподданичестве. И нужно полагать, что и в самом деле верноподданичество это, по своей скороспелости, не могло быть благонадежно. Вероятно, в свое время сознавали это и сами рославльцы, когда, ходатайствуя в 1699 году о восстановлении законных прав своих на полевые земли, находившиеся в бесправном пользовании наследников Семена Козмина, до 1672 года состоявшего при рославльской съезжей избе подьячим, они запоздалость челобитной своей оправдывают тем, что «о тех землях, в то время, с иноземчиства, бить челом они не смели»* (*В архиве Рославльской городской управы, в «Старинном деле о размежевании городских полевых земель», см. стр.61). К тому же, как окраинный город, удаленный от центра государственного управления исходило ли оно из Москвы или из Вильны, Рославль в то время мог казаться ненадежным убежищем для лиц, укрывавшихся от преследования правительства, представляя полную возможность побега за рубеж. При таком состоянии дел, в состав рославльского народонаселения легко могли входить элементы враждебные правительству, готовые откликнуться всякой неурядице: вот почему восстание Тушинского вора, в 1606 году, пришлось по сердцу рославльчанам, и здешний наместник и воевода, князь Дмитрий Васильевич Масальский, писал к мстиславльскому державцу Петру Пацу нижеследующее:
      «Божьей милостью Великого Государя Царя и Великого Князя Дмитрия Ивановича всея Руси, и Государя Благоверного Царевича и Великого Князя Петра Федоровича, всея Руси Самодержцев, Владимирского, Московского, Новгородского, Царя Казанского, Царя Астраханского, Государя Псковского и Великого Князя Смоленского, Тверского, Югорского, Пермского, Вятского, Болгарского и иных, Государя и Великого Князя Новгорода Низовския земли, Черниговского, Рязанского, Ростовского, Ярославского, Белозерского, Удорского, Обдорского, Кондинского и всея Сибирския земли и Северныя страны Повелителей, и Государя Иверския земли, Грузинских царей и Кабардинских земель, Черкасских и Горских князей, и иных многих государств Государей и Обладателей, их Царского Величества, из Рославля, от наместника и воеводы от князя Дмитрия Васильевича Мосальского, во Мстиславль, державцу Петру Паце, и всем боярам мстиславским, и служивым людям, и посацким людям. Что бы есте Государем нашим прироженным, Государю и Великому Князю Дмитрию Ивановичу всея Руси и Государю Благоверному Царевичу и Великому Князю Петру Федоровичу всея Руси, прислужили и прислали б служивых всяких людей на Государевых изменников, на смолян, и на дорогобужан, и на серпъян, а там будет добра много; а Божьей милостью коли Государь Царь и Великий Князь Дмитрий Иванович всея Руси и Государь Царевич и Великий Князь Петр Федорович всея Руси, будут на прародителей своих престоле, на Москве, и вас всех служивых людей пожалуют своим великим жалованием, чего у вас на разуме нет. А прислали б есте к нам своих служивых людей ратных с тысячу, вскоре, часа того, не мешкая, а перед ними б прислали к нам наперед лучших людей, пять или десять человек, чтобы нам с ними обо всем договориться, а служивые ратные люди шли бы за ними! А мы вам, великим панам, челом бьем, а послали мы о том к вам посланцев своих, посацких людей Митю Сухоносова да Григорья Кровопускова» * (* Акты исторические. Т. II, изд. 1841 г. см. стр. 100).
      Князь Масальский едва ли способен был очароваться вторым призраком Дмитрия; тем более что Пропойск, где впервые показался Тушинский вор, и Стародуб, где он объявил себя, не очень отдалены от города Рославля. И события совершались, так сказать, на слуху рославльчан; скорее можно заподозрить Масальского в желании повредить Шуйскому, не бракуя представлявшихся средств. Средство привлечения удальцов надеждой наживы и грабежа показалось ему пригодным; и вот он пишет в Мстиславль и манит их лакомой приманкой: «а там будет добра много!» - говорит он. А нужно знать, что как в Рославле, так и в Мстиславле и до сих пор в обычае называть добром всякий домашний скарб и преимущественно мягкую рухлядь: так, описывая благосостояние зажиточного мещанина, его соседи говорят: «у него столько добра, что клеть ломиться; за дочерью он дал в приданное (столько-то) рублей и (столько-то) сундуков добра; его жена и по будням щеголяет в доброй шубе». Натурально, что чем вероятнее казалась готовность самого Рославльского воеводы идти туда, где было добра много, тем убедительнее мог показаться для мстиславльцев его совет прислужиться государям прирожденным; а поэтому можно заключить, что князь Масальский в самом Рославле уже имел под рукой достаточно лиц, готовых двинуться туда, где добра много.
      Но «чужое добро берет за ребро» - говорит пословица, распространенная в городе Рославле и его уезде; рославльчанам вскоре пришлось поплатиться собственным добром и потерпеть разорение от своих бывших союзников – поляков. Из Польского войска, осаждавшего Смоленск в 1610 году, отправлен был на фуражировку отряд пахоликов (ратников); забирая скот, он дошел до Брянска и, с добычей возвращаясь назад, неожиданно для рославльчан напал на Рославль, ограбил посадских и зажег город; но гарнизон успел запереться в городе и, избегая необходимости сдаться пахоликам, послал в стан к королю просьбу о присылке в Рославль доверенного лица для принятия сдающегося города * (*См. Городск. посел. В Российск. империи. Изд. 1864 г., т. IV, стр.625). Апреля 17-го 1610 года, в стане королевском, Рославльский воевода целовал крест от всех жителей города* (*См. Смутное врем. Московск. государства, соч. Костомаров, изд. 1868 г., т.II, стр.341); а назначенный от короля рославльским старостой князь Порыцкий отправился в Рославль и, приняв от русских крепость и приведя жителей к присяге, оставил для управления Рославлем Фому Надольского. Фома Надольский недолго управлял Рославлем: русские, выведенные из терпения его своеволием, посадили его на кол* (*См. Городск. посел. В Российск. империи. Изд. 1864 г., т. IV, стр.625). Неизвестно, как отнеслось польское правительство к этому поступку, только что присягнувших на верноподданство рославльчан, но, судя по тому, что 25-го июля того же года в числе лиц, участвовавших с польской стороны в ведении переговоров по предмету избрания на царство Владислава, встречаем передавшегося полякам князя Хворостинина в звании новопожалованного Рославльского воеводы* (*См. Смутное врем. Московск. государства, соч. Костомаров, изд. 1868 г., т.III, стр.7), мы в праве заключить, что мучительная смерть Фомы Надольского не имела для рославльчан печальных последствий, и что самосуд этот не вызвал со стороны польского правительства особенных строгостей: иначе, подчинение города Рославля воеводе русскому по происхождению и единоверному с горожанами, не было бы допущено Сигизмундом. Может быть, что в этом случае снисходительность Сигизмунда к рославльчанам истекала совсем не из благодушия королевского, а – скорее всего – из опасения неуместной строгостью затронуть национальное чувство жителей неокатоличенного пограничного города. Известно ведь, что Сигизмунд III, овладев, после долгой осады, разоренным Смоленском даровал ему многие льготы и привилегии и – между прочим – Магдебургское право, желая привлечь этим жителей в обезлюдевший город.